Версия для печати

---

Владимир Бобров
1001 день в Рио-де-Жанейро

В ботаническом саду

 

В январские дни. когда Рио-де-Жанейро превращается в хорошую парную баню, мы искали спасения от жары в здешнем Ботаническом саду, разумеется «самом красивом в мире». Он расположен в южной зоне города, между горой Корковадо и озером Родриго-де-Фрейтас, занимая площадь 546349 квадратных метров. Кстати, это один из самых «теплых» микрорайонов Рио. Сад был заложен по указанию Жуана VI 13 июня 1808 года и первоначально назывался Реал-Хорто. При правлении Педро II директором сада назначается известный в прошлом веке ботаник Фрей Леандро де Сакраменто, которому «чудесный город» и обязан созданием этой своей достопримечательности. Так по крайней мере повествует мемориальная надпись на медной дощечке, укрепленной на одном из самых старых деревьев сада.

Сад открыт ежедневно с 8 часов утра до 6 часов вечера и заселен птицами, белками, змеями и крысами. Для людей, не сведущих в тонкостях ботаники, а таких среди посетителей 99,99 процента, это просто большой тенистый парк. Так сказать, парк в парке, поскольку сад переходит в дикую сельву, растительность которой ничуть не уступает экземплярам сада ни по редкостности, ни по красоте, ни по экзотичности. Что касается желтых железных дощечек с латинскими и португальскими названиями деревьев и кустов, то они в общем-то никому не мешают. Думается, что Ботанический сад — это единственное в городе общественное заведение, где упорно поддерживается чистота.

Мы попытались узнать названия представителей местной флоры: серингейра, сапукайя, сумаума, пайнера, же-китиба, ипе, тикум, брежаува, гуарири, жарива... Пять тысяч видов, и среди них ни одного знакомого! Ни березы, ни осины, ни ели. Зато огромные агавы, бесчисленные кактусы, пальмы, достигающие высоты десятиэтажного дома, разнообразнейшие сорта бамбука (от тростинок до корабельных мачт), десятки вариаций фикусов, достигающих размеров нашего дуба, и тысячи других деревьев, о которых мы прежде не имели никакого представления. То голые, как слоновые бивни, почти лишенные веток и листьев, то мохнатые, как будто покрытые шкурой, то утыканные шипами размером с большой гвоздь, только более острыми...

Ботанический сад разбит по зональному принципу. Тропическая зона Амазонки, саванны, зоны горной растительности. Одни деревья роняют листья, на других они распускаются, третьи стоят обнаженными, четвертые вечнозеленые. На одних — свежие бутоны, на других—зрелые плоды. Здесь смешались времена года и перепутались климаты. Неистовство красок и цветов — всех, которые можно придумать, и даже больше, поскольку фантазия природы шире и изощреннее фантазии человека. Только слепой или очень злой человек не произнесет здесь наивных и гордых слов: «До чего же богата, щедра и прекрасна Земля!»

Символ южной флоры — пальма. Каких только пальм здесь нет! Величественные королевские, касающиеся своими кронами облаков, карликовые, финиковые, кокосовые пальмы... Стволы одних укутаны войлоком, других — словно покрыты рыбьей чешуей, стволы третьих напоминают гигантские кегли или бутылки.

Виктория-регия и Ботаническом саду

Вы видели, как цветут королевские пальмы? Высоко, под самой кроной, ствол выбрасывает большую почку. Иногда две-три. Почки набухают и лопаются, освобождая мохнатые зеленые метелки, усыпанные зернами. Это и есть цветок пальмы. Зерна созреют, упадут на землю и дадут жизнь новому поколению гигантов.

Трудно придумать более грустный образ, чем погибшая пальма. Темный, сутулый остов, чем-то напоминающий обезглавленное человеческое тело.

Все мы слышали про кокосовые орехи... и вот они высоко над землей. Зеленые, размером с голову ребенка. Устроен орех своеобразно. Сначала идет толстая мясистая кожуру, под кожурой скорлупа, с внешней стороны она оплетена плотным войлоком (копрой), с внутренней обросла мякотью (собственно орех), все остальное пространство заполнено соком — кокосовым молоком. Из копры изготовляют канаты, из ореховой мякоти — десятки вещей, от муки до мыла. Кокосовое молоко —прекрасный напиток, утоляющий жажду. Кокосовая пальма — кормилица в нищенском хозяйстве. Корова, не требующая корма и не облагаемая налогами.

А вот перед нами хлебное дерево. Большое, косматое. На его стволе и ветвях висят странные зеленовато-желтые плоды размером с добрую буханку. Из их мякоти делают лепешки, водку и варенье. Плодов много. Такими деревьями можно засадить громадные земельные пространства... Почему же на земле голодают миллионы людей? Парадоксальнее всего, что голодают именно там, где растут кокосовые пальмы и хлебные деревья, там, где можно снимать с земли по нескольку урожаев в год, там, где природа наиболее щедра.

Эта длинная, почти лишенная листьев жердь и есть знаменитая жакаранда — железное дерево, поделками из которого — барельефами, шкатулками, фигурками—заставлены полки любого бразильского магазина сувениров.

Уголок Ботанического сада с видом на Корковадо

Банановая роща. Банан — трава. Листья травы длиной метров пять. Молодой, только что развернувшийся лист непередаваемо свеж и нежен. Но время в союзе с солнцем и ветром делают свое дело. Лист грубеет, лопается, превращается в бахрому. В результате дерево выглядит неряшливым. Цветок банана представляет собой странное многоярусное соцветие с массивной подвеской в конце. Из каждого цветка образуется плод. Соцветие превращается в многоступенчатую гроздь бананов, очень напоминающую старинные люстры для свечей. Вес такой «люстры» достигает многих килограммов. Существуют сотни сортов этого изумительного фрукта, различных по вкусу и форме. От приторно-сладких до безвкусных, которые можно есть лишь в жареном виде. От крохотных, размером в мизинец, до гигантских, напоминающих скорее всего слоновый бивень. Бананы, попадающие на европейский рынок,— бананы лишь по форме, но отнюдь не по содержанию. Предназначенные для экспорта плоды срезаются с дерева зелеными. Дозревают они в трюмах банановозов — специально оборудованных судов, становясь съедобными, но и теряя при этом свой непередаваемый аромат.

Гордостью сада считается орхидеариум — оранжерея, где содержатся орхидеи. Цветут орхидеи в октябре — ноябре, и передать их цветение под силу лишь хорошему живописцу, да и то едва ли. Потому что нет в искусственной палитре таких нежных тонов и мягких красок. Самая нежная акварель кажется слишком грубой по сравнению с лепестками этих удивительных цветов. Можно стоять и часами смотреть на их бесчисленные оттенки и формы, точно так же как смотришь на пламя костра, на биение воды, на переливы облаков.

Когда-то давно, впрочем, не так уж и давно, орхидеи росли даже в пределах города. И сейчас еще можно встретить пучки их стеблей в дуплах старых деревьев, на склонах застроенных гор и даже на телеграфных проводах, но цветущие орхидеи мы видели лишь в Ботаническом саду и на витринах цветочных магазинов упакованными в целлофановые коробки. Обилие красок утомляет. Может быть, действует аромат, выделяемый этими великолепными цветами, или обилие влаги в воздухе. Голова начинает кружиться, и хочется выйти на воздух и успокоить глаза привычной зеленью листьев.

Перед орхидеариумом большая лужайка, отведенная под агавы и кактусы, которые мы привыкли видеть в миниатюрных горшочках на московских подоконниках.

Агава (настоящая агава, а не цветочный карлик) цветет только раз в жизни, что придает этому событию особенное значение. В один прекрасный день из центра растения выстреливается (другого слова не подберешь) ствол 3 — 4 метров высотой, облепленный розовато-белыми цветами. Очевидно, после такой самоотдачи растение погибнет, потому что часто этот ствол срезают. (Только непонятно, как это удается делать: подобраться к нему сквозь строй выставленных во все стороны двухметровых копий, прочных, как железо, и острых, как иголки,— дело не простое.) Но механизм продолжения рода поистине неисчерпаем. Израненное растение находит в себе иногда силы вновь выбросить цветы на срезанном стволе. Здесь все просто: смысл жизни в создании жизни.

Мы идем мимо уродливо-прекрасных кактусов в густую тень вечнозеленых деревьев, уже не интересуясь их названиями и не пытаясь осмыслить их своеобразие. С уступа крутой скалы срывается небольшой ручей. Ветер отклоняет струю. Она попадает на камни, дробится и взрывается радужным облачком. Игра света гипнотизирует. И почти не удивляешься тому, что отдельные крупные капли отрываются от водопада и висят в воздухе. Но если стряхнешь с себя оцепенение и присмотришься повнимательнее, то висящие в воздухе капли превращаются в реальных птиц, правда крошечных. Это знаменитые колибри —птицы-пчелы. Насколько известно, это единственные из пернатых, обладающие способностью останавливаться в воздухе и даже двигаться назад. Они и питаются, как пчелы, соком и нектаром цветов. До поездки в Бразилию и в Бразилии мы видели рисунки этих птиц и их чучела. Поверьте, они не дают никакого представления о птице. Ее надо видеть на воле, в движении.

Сад закрывают незадолго до захода солнца. И мы спешим аллеей, образованной деревьями с красной корой, увешанными странными плодами в виде идеально правильных шаров, мимо зарослей бамбука, таких густых, что невозможно понять, один ли это ствол или много отдельных, прижавшихся друг к другу. Мы идем сказочным миром, жители которого прекрасно уживаются друг с другом на одной земле, под одним солнцем. Правда, для достижения этого потребовался большой труд ботаников, садовников и многих рабочих. Очень не хочется покидать этот сказочный мир. Но все настойчивее свистки сторожей. Солнце сдвинулось с мертвой точки в зените и покатилось на запад. Надо засветло очистить сад от посетителей, особенно от тех, которым негде ночевать. Газоны сада предназначены для цветов и деревьев. Для бездомных имеются туннели и тротуары.

 

Остров Пакита - осколок рая - Назад

Далее - В зоопарк за выигрышем

 

 

Бобров В.А. 1001 день в Рио-де-Жанейро. М., "Мысль", 1974.

---