Версия для печати

---

Что нам стоит дом построить (Черниченко Ю.)

 

Советский экран (журнал №15 за 1973 год)

В далекие незабвенные годы «Чапаева», «Огней большого города», «Тринадцати», «Цирка» мы, крымские мальчишки, частенько смотрели кинокартины с деревьев, окружав­ших летние киноплощадки. Восьми­летний человек после крайне напряженного дня сидел на ветке почти до полуночи, и практически не было случаев, чтобы кто-нибудь засыпал и валился вниз. Согласитесь, это веское свидетельство интересиости старых лент. Вспоминая страсть детства, я и теперь кой-когда иногда задаюсь вопросом: а смог бы пересмотреть данную ленту с тополевой ветки — и не заснуть, не грохнуться оземь? Подчас делается страшновато, и раду­ешься откидному креслу.

Хожу в кино по преимуществу в селах — в командировках. Сельскую зрительскую аудиторию хвалят: точ­ная, объективная, впечатлительность не затерта… Вероятно, все так, я лишь скажу о двойственности ее подхода к фильмам: к одним она добра, все принимает на веру, дру­гие проверяет со строгостью вахтера у проходной.

В целинные годы на Кулундинском элеваторе работала весовщицей тетя Соня. На уборку она брала себе помощницу из московских студенток, работой не мучила, но заставляла чи­тать вслух. Из литературы признава­ла лишь «Графа Монте-Кристо» и районную газету. «Графа» слушала с наслаждением и утверждала: «Все правда. Так оно и было!» Районку же воспринимала субъективнее: с одним соглашалась, другое опровергала, бранясь. На своем бойком месте—все дороги ведут на элеватор — она зна­ла о кулундинцах всю подноготную и о передовике могла сказать: «Он, бес, на год хлеба натаскал, с полным бункером домой прет»,— а фелье­тон, случалось, перечеркивала фра­зой: «Брехня, он Тиняков, а все Тиняковы — трудяги».

Думаю, нечто подобное есть и в восприятии кино сельской аудитори­ей. Известно, активность зрителя прямо пропорциональна осведом­ленности. Но колхозный клуб в делах житейских вообще не промах, фильмы Гайдая со всеми невероятно­стями принимает как правду, а потя­нулись поля, трактора, «газики» — и он — доверяя, проверяет.

Сколько сеялок может тащить К-700, сколько — «Беларусь»? Что прежде кладут в борщ — свеклу или фасоль? Что раньше зацветает — под­солнух или гречиха? Все это тесты, каким подвергается сценарист со сто­роны миллионов возможных экзаме­наторов. А еще важней, понятно, точ­ность в характерах. При внешней ста­бильности сельской жизни быстро­текущее время меняет и расстановку фигур и их вес, что отражается и процессом, называемым научно-тех­нической революцией на селе.

Так вот, о себе. Детством во мне была воспитана стихийная боязнь ки­носкуки. Сельское производство — крайне азартное занятие вообще, и нудное повествование о нем противоестественно. От сельского же клуба приобрел привычку «свое суждение иметь» в тех случаях, когда касается дело знакомых тебе сфер. Занимаюсь экономикой сельского хозяйства, по­тому и прикладываю свой аршин. Яс­ное дело, искусство экономикой не измеришь. Но для жизни как мини­мум нужен дом. А «экономика» в переводе на наш с вами язык и зна­чит «наука вести дом». Общий наш с вами дом.

ВАРИАНТ ТОРОЙ СЕРИИ

Это веселая лента. Смех достига­ется подчас отходом от привычной логики. Что же, Гете, кажется, сказал: «Поступать логично — скучно»…

Семен Иванович Бобров, молодой симпатичный инженер, любитель мо­тоспорта, гитарист, во всех отноше­ниях приятный малый, сам предло­жил свою кандидатуру на должность председателя колхоза. Партбюро ду­мало было рекомендовать одного, а Сеня Бобер, как склонна звать его родная деревня, воспротивился дескать, достойнее.

Это прежде прочего занимало мно­гих, видевших картину «Мосфильма» «Человек на своем месте» (сценарии В. Черных, режиссер А. Сахаров). И шокировало и настроило на пре­нию.

И заставило, значит, забыть, что не так уж давно тридцать тысяч горожан сказали то же самое («Я буду лучше, посылайте в колхоз»). Герои Овечки­на, идя поднимать село «своими руками», имели ту же смелость. И Трубников поступил, в сущности, так же.

Нет, сцена с самовыдвижением в основе своей правдива. И иные действия председателя при внешней экс­центричности внушают доверие.

Да и в самом характере Боброва (играет его Владимир Меньшов) черты, без которых нынешний сельский вожак немыслим. Первая — ощу­щение себя выбраннымм, значит, подверженным переизбранию. Может несколько декларативно, но зато методически главный герой говорит о «мнении народном» как о решающей силе колхоза. Затем —незамкнутость внутри хозяйства: Бобров, своего рода, министр иностранных дел, он связан и со стройкой, и с институтом… Наконец, азарт. Из трех слагаемых любого свершения (материал, энергия, информация) второе Бобров имеет в избытке.

Сама же картина вот про что. В первый день своего председательства новый хозяин улетает глядеть Кузнецовский свиноводческий комплекс (кстати, заметьте такое обстоятельство, что эта реальная фабрика мяса построена под Москвой по зарубеж­ному проекту, стоимость ее превыша­ет 30 миллионов рублей, перерабаты­вает она государственные корма).

Возвращается Семен Иванович с решением строить комплекс в колхо­зе а заодно соединить в крупный по­селок мелкие деревни. Трудности? К колхозу не протянута дорога, не за­везешь материал да и проекта ждать долго. О такой детали, как десяток-другой миллионов рублей, нужных для стройки, речь не заходит.

А всю проектную документацию он заказал… студентам архитектур­ного института. (Архитектор, даже зрелый, не возьмется проектировать индустриальное предприятие, чем является свинофабрика, ибо тут в основе технология. Да будущие Ра­стрелли в фильме и не касаются пе­ределки кормов в свинину, они рисуют эскизы возможного агрогорода). Контакт с институтом помогает ге­рою встретить хрупкую, острую на язык студентку Клару. Действуя, как почти всегда, «от противного», пред­седатель не таит своей сердечной болезни, а объявляет о скорой же­нитьбе по радио, отмечая, что колхоз заполучит себе архитектора. Собра­ние, где решается, дадут ли колхоз­ники «добро» циклу резких перемен, остается за кадром. Но «добро» да­ют, и в финале — счастливая пара.

Бобров многим подкупает, и не хо­чется, чтобы он споткнулся. Нам ин­тересно следить за его судьбой? Да, интересно — и горожанину с его при­частностью к сельским делам и тем более современному колхознику, ко­торый к экрану предъявляет требо­вание быть зеркалом жизни. Закроем глаза на смешные частности (колхоз­ный вожак так преуспел в «стирании граней меж городом и деревней», что ребята-архитекторы, по воле авторов никак не могут узнать в нем сельского человека; диспетчерскую службу, крайне напряженную и тяжелую, Семен отдает для отдыха заболевшей доярке и т.д.) Но заявлен образ современного председателя, продолжателя галереи сельских ор­ганизаторов, родившихся в былые го­ды. Среди тех, прежних, были Егоры Трубниковы, был и незабвенный «Ка­валер Золотой звезды». Чей род продолжает Бобров?

Фильм односерийный. Как обернулся бы сюжет, решись сценарист В. Черных дописать еще серию?

Линия личная. Хрупкая Клара полна серьезных намерений, но оказалось, архитектор нужен колхозу не чаще, чем геолог. Избы (красивые, вполне экономичные) рубят сами, а для прочив объектов есть типовые объекты.

Далее — линия общественная. Комплекс построен. Пусть Бобров возвел не целый Кузнецовский, а только четверть его. И в этом слу­чае ему понадобится минимум пол­тораста тысяч центнеров концкормов в год. В средней полосе хозяйств та­кой зерновой мощности нету и в помине.

Разрушить деревни удалось, но люди неожиданно оказались не в поселке у комплекса, а на стройке, у того директора. Там реальные квар­тиры, зарплата, здесь — эскизы и закредитованное хозяйство: все ведь берется из земли, и, увы, не по щучьему велению.

Финал все же оптимистичный: не­задачливую свинофабрику передают «Скотооткорму», колхоз преобразо­ван в совхоз, долги списаны. Бобров радостно летит на мотоцикле…

«Хочется «Кавалера Золотой звез­ды», только получше написанного»,— едко замечал на последних страни­цах «Трудной весны» В. Овечкин, имея в виду людей, какие вот так же: «что нам стоит дом построить—нари­суем, будем жить». Семен Бобров на­писан, конечно, получше «Кавалера»…

Строят в стране комплексы? Еще какие. Сселяют деревни? Всюду, где можно. Легко это дается? Неимо­верно трудно.

У всякой революции, есть свой Зимний. В том числе и у научно-тех­нической. Оплоты старого сами не падают. И это требует особого типа людей, их характеры соразмерны трудностям, на какие они поднялись.

Тринадцать лет я знаю Артура Пет­ровича Майорова. Он тоже строит комплекс — на сто тысяч свиней в год. Строит для переработки своих кормов: под Омском Майоров мощно развил зерновое хозяйство. И на свои, в сущности, деньги: он регулярно, лет уже десять, отчисляет в бюджет по три миллиона рублей прибыли. Самое ценное в Майорове — ум специалиста, интеллект человека, стоя­щего в своих вопросах «на уровне глобуса». Девяносто бюллетеней и журналов получает его совхоз, осо­бая служба фильтрует для него и его коллег весь мировой поток ин­формации. Совхоз знает все, что (в его сфере) делается на пяти конти­нентах. Майоров строит прочные сту­пени и затем восходит на них.

Недавно на базе того совхоза осно­вана фирма «Омский бекон», ее го­довая мощность — 200 тысяч центне­ров свинины и 300 тысяч центнеров молока на своих кормах. Генераль­ным директором утвержден тихий, будто книжный по натуре Артур Пет­рович. Из трех компонентов твори­мого (информации, энергии, мате­риала) Майоров на первый план ста­вит информацию. Не боится посту­пать логично. Его решения можно прогнозировать, но сбить его с до­стигнутых позиций нельзя.

ХОЛОДНЫЙ ОГОНЬ

Когда-то был холодный огонь. Во всяком случае, я в это верил. Цирк в нашей жизни занимал большее, чем теперь, место, и фокусник с пламе­нем изо рта потрясал. Но не пугал: мы знали, что огонь безопасный.

Одна из недавних картин заставила вспомнить то ребячье суеверие. На экране горел хлеб, да выразительно, синим пламенем, а мне не было страшно. На целине случалось видеть пшеницу, горящую на токах и в вагонах. Пламени, понятно, никако­го — самосогрев, плесень, острый за­пах силоса, но когда отодвинешь дверь полного пульмана, а зерно не сыплется, держится белой стеной, тебя берет оторопь. Ну, а тут только эффектно: огонь холодный.

Старый добряк Кримулден спроектировал сушилку со складом. В рас­четах он силен не был, на ленте и загорелось. А старик-то хороший, вот председатель колхоза Арнольд и спрятал концы в воду: вывалили са­мосвал обугленного зерна в реку. Студент-практикант доложил об этом ЧП — кому 6 вы думали? — доценту своего института. А доцент был ту­пой. Не знал, что типовых проектов нет, а сушка зерна—узкое место. Дело могло обернуться худо. Но — все в руках сценариста! — доцент умер, не успев принять мер. По-че­ловечески его жаль, но тем и достиг­нут счастливый конец фильма «Ель во ржи» (Рижская студия, сценарий В. Лоренца, режиссер И. Кренберг).

А пошел я смотреть картину пото­му, что интересует Прибалтика. В на­учно-техническом прогрессе она ли­дер. Только и слышишь: «Вот в Эстонии я видел…», «Латыши так бы не поступили…», «Литва решает это таким путем…» Миллион гектаров за­крытого (самого дорогого и совер­шенного) дренажа в Литве — не ве­ликая ли стройка? Высший мелиора­тивный класс, эстонской дренажной трубки добивается Швеция! В считанные годы урожай трех республик утроился, культурные пастбища ста­ли тучными плантациями трав и сельское хозяйство совершило скачок, какой был немыслим в годы буржу­азной власти. Могучий разряд энер­гии… Его будут ощущать и внуки се­годняшних прибалтийских колхозни­ков, что они, сегодняшние, отлично сознают: на краях преображенных по­лей оставляют валуны со словами, когда и кем массивы подарены на­роду.

Не мне судить о типичных конфлик­тах Елгавы и Пярну, я лишь уверен, что они соразмерны содеянному и весомы, как литовский мелиоратив­ный миллион. Мне, как и псковскому, новгородскому, галичскому агроно­му, интересно: как они это сумели? Ведь нелегко было стране дать При­балтике те миллиарды? Нужен рас­сказ о социальном сдвиге!

Фильм «Ель во ржи» с деревьев смотреть опасно: скучен.

Но фильм «Наследники военной дороги» (сценарий и постановка В. Круминьша), тоже рижский, переме­жает действие то взрывом, то антич­ной трагедией. Это эффектные, но накладные расходы. Вникнем в суть.

Новый секретарь сельского райко­ма Дунав изучает методы работы двух председателей. Первого пред­ставляют нам спящим на поле в раз­гар посевной. Секретарь подъезжает и — среди кинотрюков это самый не­вероятный! — говорит: «Не надо бу­дить его. Весной в поле хорошо спится». Работается тоже, между про­чим, хорошо, но Церниек стар, и дальше, вплоть до финала, все к то­му говорится, что можно бы ветера­ну и на пенсию. Он, собственно, и сам подводит черту: «Что обещали — все сделали!» Но молодежь из кол­хоза уходит, остались одни старики…

Другая же фигура полна энергии. У председательницы Винупе «мертвая хватка» в сфере доставания, и уж тут-то она все свои обещания от­нюдь не считает исполненными, хотя колхоз многолюден, процветает. Из сцены на бюро райкома мы узнаем: «Все, что делает товарищ Винупе, приносит колхозу доход… Колхозни­ки у нее живут лучше, чем в любом другом месте… как сыр в масле ка­таются, ни в чем нужды нет!»

Ну, вот, кажется, и самая суть. «Мертвую хватку» председателя в материальном снабжении любой из мало-мальски осведомленных зрите­лей осуждать не станет: под лежачий камень вода не течет, всякий руково­дитель процентов семьдесят энергии тратит на добывание, да и урожаи не из воздуха взялись, а из добытых тракторов, туков, капиталов.

Но Винупе, оказывается, «не поня­ла, где дело, а где делячество». Она развивает кустарные промыслы. Эти предприятия дают большие деньги, люди заняты, остаются в колхозе, но секретаря тревожит иное: промыслы «не имеют никакого отношения к сельскому хозяйству».

То, что промысел финансирует сельское хозяйство, Дунав отношени­ем не считает. Что тысячи зимних человеко-дней, не потерянных благо­даря промыслам, летом всходят сор­товым ячменем, выбегают породистыми телятами и гудят новыми трак­торами, Дунав намеренно не прини­мает в счет. Развитие подсобных предприятий узаконено Директивами XXIV съезда КПСС, ряд правительст­венных постановлений обязывает советские и хозяйственные органы развивать вспомогательную отрасль.

Правда, Винупе не овощи консер­вирует, не выпускает хрустящий кар­тофель, как знаменитый колхоз «Адажи» под Ригой, а сувениры делает.

И плохие, безвкусные (уверяют нас) сувениры. Их покупают, но потреби­тель не тот: Дунав даже говорит, что вез в «слаборазвитые страны»…

Волей сценариста автора В. Кру­миньша деловая председательница назывными предложениями обраща­ется в объект придирок да и просто травли. «От полных кошельков душа богаче не станет», — уп­рекает ее комсомольский секретарь.

А от пустых как? Некий колхозник с бородой (так он и обозначен) выска­зывается еще глубже: «Противно ви­деть, как она рублем развращает лю­дей». Зритель, впрочем, никакого разврата не видит: колхоз за това­рищеским ужином поет, на столах вино—вот и предел разложения.

Но уж на самой Винупе отыгра­лись. Она, готовясь добывать цемент, требует от портнихи глубокого де­кольте… Она ловит в сети своей привлекательности строгого Дунаев и даже уводит его вечером в ябло­невые кущи… Право, охота сказать: «Нельзя ли тактичнее с женщиной?»

Да, материальный достаток не са­моцель, лишь условие для полно­кровной жизни человека. Но необхо­димое, обязательное, и когда 2 126 метров пленки отданы на то, чтоб внушить отвращение к высокой опла­те труда, делается странно. Рвачество — порок, нетрудовые доходы — род воровства, но тогда и показы­вать надо это, если есть подобное.

Колхозы соединяют, и под конец мы узнаем, что Церниеку так и не удалось уйти на пенсию: Винупе от­страняют, старикан поставлен главою хозяйства. «Такой воз никому, кроме вас, не вытащить»,— уверяет его Дунав. Надо чтить возраст, нельзя не уважать старость. Но не уверяйте нас, что преображена земля спящи­ми весной на севе!

Это перемещение председателей — единственное дело, каким представ­лен нам Дунав. Пост обязывает его разбираться в делах района и отда­вать отчет в своих словах. Но послу­шайте, как он говорит в райкоме.

«Так, депутаты мандаты получи­ли?» — вопрошает Дунав. Ему отве­чают положительно. Что за бессмыс­лица? Делегаты (не депутаты) район­ных конференций действительно по­лучают мандаты, но никакой конфе­ренции нет, а депутаты — они в Со­ветах, да и тут мандаты ни при чем. Но дальше: «Вопрос о «Сельхозтех­нике» вынесем на бюро. Пусть, кста­ти, доложат, почему во время сева опять не хватило крепежных болтов для рессор»,— серьезно продолжает бедный Дунав. (Сеют сеялками, на них, право же, нет никаких рессор…) Это не текст, это «рыба». Бывает, что у композитора-песенника уже готова мелодия, а стихов еще нет, он и со­чиняет музыку на условный текст так называемую «рыбу». Временно. А в фильме получилось окончательно.

Организаторы преобразования Прибалтики — целенаправленные, точные в делах и словах люди. Про то свидетельствуют факты, статисти­ка, урожаи. Фильм про Дунава, Цер-ниека и Винупе вряд ли способен подтвердить это.

* * *

Так что же стоит дом построить? Дорого стоит. Люди лучшие годы, энергию, все думки свои этому oтдают. И если правду о себе — «да была б она погуще, как бы ни была горька» — увидят на экране, аккуму­лятор их заряжается.

И что такая правда, крупная и гор­дая, прозвучит с экранов, помогая селу брать новые рубежи, — несом­ненно. А когда — увидим.

Автор — Черниченко Ю.

Советский экран (журнал №15 за 1973 год)

 

---